Неточные совпадения
Старый, запущенный палаццо с высокими лепными плафонами и фресками на стенах, с мозаичными полами, с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких
окнах, вазами на консолях и каминах, с резными
дверями и с мрачными залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько русский помещик, егермейстер
без службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.
Самгин, протирая очки, осматривался: маленькая,
без окон, комната, похожая на приемную дантиста, обставленная мягкой мебелью в чехлах серой парусины, посредине — круглый стол, на столе — альбомы, на стенах — серые квадраты гравюр. Сквозь драпри цвета бордо на
дверях в соседнее помещение в комнату втекает красноватый сумрак и запах духов, и где-то далеко, в тишине звучит приглушенный голос Бердникова...
Белые
двери привели в небольшую комнату с
окнами на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало
без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за
дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Я, если хороша погода, иду на ют и любуюсь окрестностями, смотрю в трубу на холмы, разглядываю деревни, хижины, движущиеся фигуры людей, вглядываюсь внутрь хижин, через широкие
двери и
окна,
без рам и стекол, рассматриваю проезжающие лодки с группами японцев; потом сажусь за работу и работаю до обеда.
— Да это же невозможно, господа! — вскричал он совершенно потерявшись, — я… я не входил… я положительно, я с точностью вам говорю, что
дверь была заперта все время, пока я был в саду и когда я убегал из сада. Я только под
окном стоял и в
окно его видел, и только, только… До последней минуты помню. Да хоть бы и не помнил, то все равно знаю, потому что знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он,
без знаков, никому бы в мире не отворил!
В течение рассказа Чертопханов сидел лицом к
окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге
двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один,
без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от него; как на пятый день, уже собираясь уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
В домах
без крыш,
окон и
дверей продолжал ютиться самый оголтелый люд.
Рядом с воротами стояло низенькое каменное здание
без окон, с одной
дверью на двор. Это — морг. Его звали «часовня». Он редко пустовал. То и дело сюда привозили трупы, поднятые на улице, или жертвы преступлений. Их отправляли для судебно-медицинского вскрытия в анатомический театр или, по заключению судебных властей, отдавали родственникам для похорон. Бесприютных и беспаспортных отпевали тут же и везли на дрогах, в дощатых гробах на кладбище.
Выйдя от Луковникова, Галактион решительно не знал, куда ему идти. Раньше он предполагал завернуть к тестю, чтобы повидать детей, но сейчас он не мог этого сделать. В нем все точно повернулось. Наконец, ему просто было совестно. Идти на квартиру ему тоже не хотелось. Он
без цели шел из улицы в улицу, пока не остановился перед ссудною кассой Замараева. Начинало уже темнеть, и кое-где в
окнах мелькали огни. Галактион позвонил, но ему отворили не сразу. За
дверью слышалось какое-то предупреждающее шушуканье.
Тихо,
без всякого движения сидела на постели монахиня, устремив полные благоговейных слез глаза на озаренное лампадой распятие, молча смотрели на нее девушки. Всенощная кончилась, под
окном послышались шаги и голос игуменьи, возвращавшейся с матерью Манефой. Сестра Феоктиста быстро встала, надела свою шапку с покрывалом и, поцеловав обеих девиц, быстро скользнула за
двери игуменьиной кельи.
Наконец комары буквально одолели нас, и мы с матерью ушли в свою комнату
без дверей и
окон, а как она не представляла никакой защиты, то сели на кровать под рединный полог, и хотя душно было сидеть под ним, но зато спокойно.
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял
без окон и
без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Павел стал осматривать комнату Еспера Иваныча, которую, видимо, убирало чье-то утонченное внимание. По стенам шли мягкие
без дерева диваны, пол был покрыт пушистым теплым ковром; чтобы летнее солнце не жгло, на
окна были опущены огромные маркизы; кроме того, небольшая непритворенная
дверь вела на террасу и затем в сад, в котором виднелось множество цветов и растений.
P. S. Пожалуйста, поскорее уломай Butor'a, потому что я уж подал в отставку. Я
без копейки — пусть пришлет денег. Представь себе, даже Лиходеева перестала показываться. Сегодня утром я смотрел в
окно — вдруг
дверь балкона отворяется, и в ней показывается улыбающаяся рожа исправника… Стало быть, и с этой стороны все кончено".
Избушка там на курьих ножках
Стоит
без окон,
без дверей...
Помолившись, он перекрестил
окна,
дверь, Егорушку, Ивана Иваныча, лег
без подушки на диванчик и укрылся своим кафтаном.
А через несколько часов Евсей сидел на тумбе против дома Перцева. Он долго ходил взад и вперёд по улице мимо этого дома, сосчитал в нём
окна, измерил шагами его длину, изучил расплывшееся от старости серое лицо дома во всех подробностях и, наконец, устав, присел на тумбу. Но отдыхать ему пришлось недолго, — из
двери вышел писатель в накинутом на плечи пальто,
без галош, в шапке, сдвинутой набок, и пошёл через улицу прямо на него.
Как только ушел смотритель, Настя бросилась к
окну, потом к
двери, потом опять к
окну. Она хотела что-то увидеть из
окна, но из него ничего не было видно, кроме острожной стены, расстилающегося за нею белого снежного поля и ракиток большой дороги, по которой они недавно шли с Степаном, спеша в обетованное место, где, по слухам, люди живут
без паспортов. С каждым шумом у
двери Настя вскакивала и встречала входившего словами: «Вот я, вот! Это за мною? Это мое дитя там?» Но это все было не за нею.
В залу, с
окнами с двух противоположных концов, слева выходили двое
дверей от двух симметрически расположенных по углам комнат, из которых первая была кабинетом хозяина, а вторая гостиною. Между этими комнатами с левой стороны в ту же залу выходил альков
без дверей. Днем он исполнен был приятного полумрака, а вечером освещался разноцветным китайским фонарем, озарявшим непрерывный по трем стенам турецкий диван.
С товарищами по общежитию Славянов-Райский держался надменно и был презрительно неразговорчив. По целым дням он лежал на кровати, молчал и
без перерыва курил огромные самодельные папиросы. Иногда же, внезапно вскочив, он принимался ходить взад и вперед по зале, от
окон к
дверям и обратно, мелкими и быстрыми шагами. И во время этой лихорадочной беготни он делал руками перед лицом короткие негодующие движения и отрывисто бормотал непонятные фразы…
Двор, в который мы вошли, был узок. С левой стороны бревенчатый сарай цейхгауза примыкал к высокой тюремной стене, с правой тянулся одноэтажный корпус, с рядом небольших решетчатых
окон, прямо — глухая стена тюремной швальни,
без окон и
дверей. Сзади ворота, в середине будка, у будки часовой с ружьем, над двором туманные сумерки.
На другое утро я, напившись чаю и не отпросившись у мадмуазель Фрикэ, отправился в людскую избу. Мне хотелось опять поболтать со вчерашним чудаком. Не постучавшись в
дверь — этого обычая у нас и в заводе не было, — я прямо вошел в комнату. Я застал в ней не того, кого я искал, не Пунина, а покровителя его — филантропа Бабурина. Он стоял перед
окном,
без верхней одежды, широко растопырив ноги, и тщательно вытирал себе голову и шею длинным полотенцем.
Не
без трепета, — не от страха, конечно, а от волнения, — открыла я высокую
дверь и вошла в зал — огромное мрачноватое помещение с холодными белыми стенами, украшенными громадными царскими портретами в тяжелых раззолоченных рамах, и двухсветными
окнами, словно бы нехотя пропускавшими сюда сумеречно-голубой лунный свет.
Это — сокровенная сионская горница. Тут бывают раденья Божьих людей. Рядом вдоль всей горницы коридор, а по другую его сторону семь небольших комнат, каждая в одно
окно,
без дверей из одной в другую. Во время о́но в те комнаты уединялись генеральские собутыльники с девками да молодками, а теперь люди Божьи, готовясь к раденью, облачаются тут в «белые ризы». Пред сионской горницей были еще комнаты, уставленные старой мебелью, они тоже бывали назаперти. Во всем нижнем этаже пахло сыростью и затхлостью.
В таком положении были дела их до самой той минуты, когда Глафира Васильевна попросила Жозефа подождать ее за ее
дверью, и он, сидя на лестничном
окне, перепустил перед своими мысленными очами ленту своих невеселых воспоминаний. Но вот сердце Жозефа встрепенулось; он услыхал сзади себя бодрый голос Глафиры, которой он приготовил сегодня эффектнейший, по его соображениям, сюрприз, вовсе не ожидая, что и она тоже, в свою очередь, не
без готовности удивить его.
С балкона
дверь вела прямо в залу, служившую и столовой, отделанную кое-как, — точно в доме жили только по летам, а не круглый год. Стены стояли голые, с потусклыми обоями; ни одной картинки,
окна без гардин, вдоль стен венские стулья и в углу буфет — неуклюжий, рыночной работы.
Отца она видела в темноте его чуланчика. Он лежал целый день в угловой каморке
без окон, где кровать приткнута к стене, и между ее краем и стеклянной
дверью меньше полуаршина расстояния. Мать сколько раз упрашивала его перебираться в комнату, где они когда-то спали вместе, но он не соглашался.
Я собирался уезжать. Жил я совсем один в небольшом глинобитном флигеле в две комнаты, стоявшем на отлете от главных строений. 1 октября был праздник покрова, — большой церковный праздник, в который не работали. Уже с вечера накануне началось у рабочих пьянство. Утром я еще спал. В
дверь постучались. Я пошел отпереть. В
окно прихожей увидел, что стучится Степан Бараненко. Он был
без шапки, и лицо глядело странно.
Те же цветы на
окнах, два горшка у
двери в залу, зеркало с бронзой в стиле империи, стол, покрытый шитой шелками скатерью, другой — зеленым сукном, весь обложенный книгами, газетами, журналами, крохотное письменное бюро, качающееся кресло, мебель ситцевая, мягкая,
без дерева, какая была в моде до крымской кампании, две картины и на средней стене, в овальной раме, портрет светской красавицы — в платье сороковых годов, с блондами и венком в волосах.
Деревня имела необычайный, невероятный вид: фанзы и дворы стояли нетронутые, с цельными
дверями и
окнами, со скирдами хлеба на гумнах; по улицам резвились китайские ребятишки,
без страха ходили женщины, у мужчин были веселые лица.
Приехали мы в Бейтайцзеин. Деревня была большая, в две длинных улицы, но совершенно опустошенные. Фанзы стояли
без крыш, глиняные стены зияли черными квадратами выломанных на топку
окон и
дверей. Только на одной из улиц тянулся ряд больших богатых каменных фанз, совершенно нетронутых. У ворот каждой фанзы стояло по часовому.
Наконец, эвакуируемая партия была отправлена. Привезли солому, начали набивать матрацы. В
двери постоянно ходили,
окна плохо закрывались; по огромной палате носился холодный сквозняк. На койках
без матрацев лежали худые, изможденные солдаты и кутались в шинели.
Вообразите себе небольшую, в две квадратных сажени, избу, состоящую из одной комнаты с двумя
окнами, добрая половина которой занята громадной печкой, а другая — большим деревянным столом для трупов — остальная мебель состоит из нескольких табуретов —
дверь в эту избу прямо с улицы,
без сеней, с крылечком в несколько ступеней — и вы будете иметь полное понятие о сибирском анатомическом театре, кратко именуемом «анатомией».
Вообразите себе небольшую, в две квадратные сажени избу, состоящую из одной комнаты с двумя
окнами, добрая половина которой занята печкой, а другая большим деревянным столом для трупов; остальная мебель состоит обыкновенно из нескольких табуретов;
дверь в эту избу прямо с улицы,
без сеней, с крылечком в несколько ступеней — и вы будете иметь полное представление о сибирском анатомическом театре, кратко именнуемом «анатомией».